Филипп Дельпаль: «На смену банкингу операций приходит банкинг отношений»
Досье. Филипп Дельпаль. Родился 8 ноября 1972 года в г. Бург-aн-Бресс (Франция). Президент банка «БНП Париба Восток», генеральный директор российского подразделения Cetelem. В 1994 году окончил Высшую школу телекоммуникаций (École Nationale Supérieure des Télécommunications), Париж.
В 1996 году работал в Европейском центре ядерных исследований в Женеве (Conseil Européen pour la Recherche Nucléaire), затем в гонконгском филиале банка Indosuez.
В 1996-2006 годах работал в банковской группе Societe Generale, где прошел путь от инспектора службы внутреннего контроля и консалтинга до одного из руководителей инспекции. Участвовал в проектах по слияниям и поглощениям SG во Франции, Германии, Британии и Чехии. В 2004-2006 годах возглавлял дочернюю структуру Societe Generale в России «Русфинанс», специализирующуюся на потребительском кредитовании. В Группе BNP Paribas работает с октября 2006 года в качестве генерального директора российского подразделения Cetelem. В ноябре 2007 года назначен президентом банка «БНП Париба Восток» и руководителем направления розничных банковских услуг (RB) Группы BNP Paribas в России.
– Первый вопрос к вам как к представителю французской банковской школы. Как вы думаете, концепция семейного банкинга, насколько она реальна на современном рынке? Эту идею – когда банк «ведет» всю семью, начиная с детей и заканчивая бабушками и дедушками – обычно связывают с традициями французского банкинга.
– Мне это кажется интересной моделью, которая работает за границей и в принципе может применяться в России. В России система коммерческих банков появилась не так уж и давно, поэтому пока не нет достаточных данных, чтобы провести подобный анализ. Но я считаю, что универсальный банк должен сопровождать и обслуживать своих клиентов по всем направлениям и предлагать оптимальные решения для любого типа клиентов. Ведь каждый человек в своей жизни как раз и проходит эти клиентские типы. Например, в 20 лет ему нужно оплачивать свое обучение и иметь дебетовую карту, но еще он не покупает дом. В 25 лет, когда он осваивается на первой работе, он начинает покупать бытовую технику, мебель, и здесь выходят на сцену потребительский кредит и кредит на приобретение автомобиля.
Следующий этап, скажем, в 30 лет, – покупка жилья. Потом, с развитием профессиональной карьеры, встает вопрос формирования накоплений, инвестиций, пенсионных отчислений и управления ими. То есть один и тот же человек проходит несколько этапов в своих «банковских» потребностях, причем обычно оба их вида – кредитование и накопление. Поэтому вполне логично сопровождать одного и того же клиента в течение всей его жизни.
– А технологически современный банк способен индивидуально сопровождать такое количество клиентов? Я слышал и такую версию: сегодня средний класс (то есть – потенциальные банковские клиенты) настолько многочислен, что уже просто нет технических возможностей для поддержания индивидуального подхода...
– Проблема тут есть, но она не отменяет необходимости устанавливать все же именно индивидуальные отношения с клиентом. Когда человек обращается к своему менеджеру в банке, он ожидает, что к нему отнесутся индивидуально. Поэтому банк должен уметь создавать продукты и предложения, удовлетворяющие потребностям каждого клиента, сделанные как будто «специально под него». Так что ключевое слово здесь – сегментация клиентской базы. Если вы сделали грамотную и правильную сегментацию, то, скорее всего, почти каждый клиент ощутит индивидуальный подход банка.
При этом то же самое относится и к юридическим лицам – клиентам банка. Потребности крупных корпоративных клиентов будут отличаться от потребностей средних и малых предприятий или индивидуальных предпринимателей. Крупные компании, которые занимаются импортом-экспортом, имеют совершенно иные потребности, чем предприятия, которые работают только на российском рынке, и т.п.
Точно также потребности студента отличаются от потребностей отца семейства, имеющего троих детей. Банк должен уметь найти подходящее предложение для каждого из них. И я уверен, что российский банковский рынок будет развиваться именно в этом направлении.
– Да, но это же, скорее всего, потребует работы универсального банковского менеджера? Ведь если я обслуживаюсь в банке с индивидуальным подходом, то я бы хотел и ипотеку оформлять и депозит открывать через одного менеджера...
– Сегодня в BNP Paribas как раз работают универсальные банковские менеджеры. Когда объемы будут выше, мы будем заниматься и специализацией сотрудников, и, возможно, некоторые менеджеры будут специализироваться на определенных направлениях.
Хотя в организации работы менеджера мы все равно стараемся учитывать его профиль если не для каждого конкретного клиента, то хотя бы для определенных типов клиентов. Для примера можно рассмотреть особую группу клиентов – молодежь. Они имеют особенные потребности, и мы не можем предоставить такому клиенту пятидесятилетнего менеджера. Мы дадим ему менеджера-ровесника, который будет хорошо его понимать, говорить с ним на одном языке...
Если более глобально подойти к этому вопросу, то российский банковский рынок перерождается сейчас из рынка банковских операций в рынок банковских отношений. Сегодня я прихожу в банк, потому что мне нужен конкретный продукт. Я покупаю автомобиль – мне нужен автокредит. У меня есть свободные средства – я хочу открыть депозит. И обычно за разными продуктами я хожу в разные банки, у меня нет каких-то особых устойчивых отношений с одним банком. Но с развитием банковского рынка клиент захочет развивать долгосрочные отношения с одним-двумя банками. Ему это удобнее и комфортнее. Мне тоже: как банкир я намного легче приму решение выдать ипотечный кредит такому заемщику, чем человеку, которого я вижу впервые.
И еще немаловажный момент: в жизни людей и компаний всегда есть взлеты и падения. А долгосрочные отношения с банком позволяют быть более уверенным в том, что банк придет вам на помощь в тяжелую минуту.
– Вы говорите о принципиальной эволюции банковских отношений. Но нет ли у вас впечатления, что в России все больше заняты качеством операций, а качестве отношений, по большому счету, особо не задумываются?
– Я согласен, нужно еще очень много работать в этом направлении, но развитие идет все же именно в эту сторону.
– А почему так? Потому что нет опыта или потому что российские банкиры как и российские клиенты не смотрят на 50 лет вперед, а хотят просто получить сиюминутную прибыль, выиграть на короткой дистанции?
– Есть определенный тип поведения со стороны клиентов: как они постоянно переключают каналы на телевидении, так они и меняют банки. У большинства клиентов пока нет осознания того, что можно иметь долгосрочные доверительные отношения с банком, иметь «свой» банк. Пока нет интереса, нет стимула.
– Не могу поверить, что в России мало клиентов, которые хотят иметь «свой» банк. Лично для меня, например, одним из важнейших факторов выбора банка, наряду с интернет-функционалом, является ощущение комфортности. Я хочу найти тот банк, где не буду чувствовать себя «чужим»...
– Тогда приходите к нам! Мы сформировали команду сотрудников так, чтобы они умели найти индивидуальный подход к каждому клиенту. Если мы говорим об автокредите, то мы думаем не о клиентском досье, а о конкретном мужчине или женщине, которым нужно купить машину в кредит.
Это значит, что мы много работаем в направлении улучшения качества обслуживания наших клиентов, и я хотел бы, чтобы вы посетили наше отделение. Мы делаем все, чтобы клиентам там было комфортно, чтобы они чувствовали себя как дома. И это не просто слова, есть совершенно четкие параметры этой комфортности – от освещения, цветов и кресел до специальных зон, где ваши дети могут поиграть, пока вы заняты оформлением какой-то банковской операции.
- Как вы думаете, российские банковские клерки готовы к эволюции в данном направлении? Готовы принять, что их работа в чем-то сродни с работой метрдотеля или сомелье в хорошем ресторане?
– Думаю, в принципе, да, Это применимо ко всем отраслям сферы услуг. Просто важно понимать, что розничный банкинг – это, прежде всего, именно сфера услуг. Именно в этом направлении требования в отношении сотрудников банков постоянно растут.
Тут многое связано с общей эволюцией россиян в понимании сервиса. Она заметна. Например, россияне в последние пять лет начали много путешествовать, и когда они приезжают в отель за границей или приходят в ресторан, они начинают на собственном примере понимать, что есть хорошо, и что есть плохо.
Поэтому, когда они возвращаются в Россию и идут, скажем, в ресторан здесь, они, соответственно, ожидают иного, уже более высокого качества обслуживания.
За время своей жизни в России я видел, как постоянно рос спрос на высококачественные услуги. Это заметно и в ресторанах, и в отелях, и в такси, и в банковской сфере. Чтобы подвести итог, скажу, что, действительно, банковские сотрудники могут активно развиваться в этом направлении, но еще многое нужно сделать.
– А в целом вы удовлетворены уровнем подготовки российских банковских специалистов? Или чего-то не хватает?
– Общий ответ – да, доволен. Качество образования и интеллектуальный уровень людей в России очень высоки. В банковской сфере уровень понимания продуктов должен быть высоким, и в России достаточно просто найти таких людей. Пока все же не хватает «чувства клиента», «чувства качества обслуживания». Поэтому мы, например, проводим для всех новых сотрудников специальное обучение и тренинги. Начинаем обучение с объяснения того, что клиенты – это люди, которых нужно элементарно поприветствовать, когда они входят в офис, радоваться их приходу и т.д. Мы возвращаемся к таким базовым понятиям как улыбка, необходимость говорить «пожалуйста», «спасибо» и т.п. Это кажется банальным, но я живу в России и вижу, что это можно найти не везде.
– То есть вы накладываете на общебанковскую подготовку специальные «сервисные» тренинги?
– Да, мы проводим специальные тренинги, которые длятся несколько дней, обучаем сотрудников правилам общения с клиентами. И даже умению говорить «нет». В этой части мы учим при необходимости правильно и корректно отказывать в кредите. Банковский клерк не должен говорить: «Нет, уходите». Он должен объяснить клиенту, что это делается для его же блага, для того, чтобы не допустить ситуации, когда клиент наберет слишком много долгов и будет неспособен по ним расплачиваться. Что это в его же интересах – не получить кредит в этой ситуации.
– BNP Paribas пришел на российский розничный рынок далеко не первым, и только в прошлом году Cetelem фактически закончил этот «вход». Получилось, что как раз перед кризисом. Это как-то обескураживает вас? Как вы представляете себе дальнейшее развитие Cetelem на российском рынке?
– Есть несколько аспектов. Обескураживает ли это нас? Абсолютно нет. Во Франции популярна басня Лафонтена «Заяц и черепаха», которая объясняет, что если ты первый стартовал, это еще не значит, что ты первым придешь к финишу. Самое главное – не прийти на рынок слишком поздно. Я ощущаю, что мы пришли не слишком поздно. Это касательно розницы BNP Paribas в целом. Что касается деятельности в области потребительского кредитования в точках продаж, то я думаю, что Cetelem вышел как раз в подходящий момент. Своевременность доказывает объем потребительского кредитования в наших центрах продаж в «Эльдорадо», «М.Видео» и других крупных ритейлеров федерального уровня.
– Схлопывание рынка розничного кредитования и с точки зрения спроса, и с точки зрения предложения, насколько отличается в России и на других рынках присутствия Cetelem?
– Важнейший аспект на этих рынках – это тот факт, что домохозяйства не могут выплачивать кредиты и растет безработица. Эти явления наблюдаются во всех странах. Конечно, интенсивность процессов в разных странах различна. Например, в Испании проблемы гораздо более ярко выражены, чем во Франции. Это объясняется несколькими факторами, в том числе, средним по стране уровнем задолженности домохозяйств. Существует и проблема высвобождения капитала: когда люди закладывают свои дома, чтобы получить дополнительные средства. Есть страны, где это менее развито. А есть страны, где это было очень распространено, как, например, в США.
Есть и третий фактор – кредиты, которые выдавались в иностранной валюте. К примеру, Венгрия сейчас очень страдает оттого, что там выдавалось очень много кредитов в швейцарских франках. И когда местная валюта прошла девальвацию, как это случилось и в России, то естественно, возникло много проблем. В этом выражаются различия от рынка к рынку.
– А проблема возможной критической массы невозвратов? Она тоже везде сходна?
– Глобально по кредитам физическим лицам по всей Европе происходит рост неплатежей, но, конечно, в разных странах это происходит по-разному. Это зависит от уровня безработицы, от мер правительства по финансовой поддержке, от изменения курса местной валюты.
– Российский рынок, он где находится в этой условной шкале?
– Он находится среди группы стран, которые испытывают наибольшее увеличение объемов неплатежей, но все же это не критический случай. Например, в России это меньшая проблема, чем в Испании.
– Нынешняя ситуация остановит приход иностранных банков на российский рынок? Или, может быть, даже есть вероятность, что кто-то свернет свою деятельность? Есть ощущение, что какие-то иностранные банки мощно вошли на российский рынок, а какие-то... так, разведка боем...
– А еще есть игроки, которые пока даже не пришли на рынок.
– То есть, кто-то придет, а кто-то уйдет?
– Здесь главный фактор для иностранных банков – это те проблемы, которые они испытывают на своем собственном внутреннем рынке. Например, ABN Amro, который запустил розничные банковские услуги в России, прекратил операции прошлым летом, но это произошло не из-за проблем на российском рынке, а из-за того, что у банка были проблемы глобального характера. Сегодня есть ряд банков, которые переживают кризис легче. Есть другие, которые испытывают трудности, что приводит в конечном итоге к их национализации. Банки из второй группы очевидно будут задавать себе вопрос, оставаться ли им в России.
– В связи с этим произойдет ли перераспределение сил на международном банковском рынке, изменится ли его ландшафт?
– Уже сейчас видны большие изменения. Если вы посмотрите на крупнейшие банки по объему рыночной капитализации и сравните списки первой тридцатки в 2007 и 2008 году, то они весьма разнятся. Глобально в 2007 году Citibank занимал 1-е место, а сейчас я даже не уверен, что они входят в первую пятерку. По крайней мере, сегодня «номер один» – это китайский банк. Несмотря на воздействие финансового кризиса, по результатам всего 2008 года Группа BNP Paribas показала самый высокий доход среди французских банков, а также вошла в десятку банков в мире с лучшими показателями чистой прибыли за год.
Если вы посмотрите на состав акционеров банков, то здесь также произошли большие изменения, например в Британии многие банки были национализированы или же государство получило в них большую долю.
– Процесс национализации – это зло для бизнеса?
– У меня нет определенного ответа, должен ли банк быть государственным или частным. Это имеет отношение к макроэкономическим моделям, ко всем спорам о том, является ли вообще капитализм как таковой хорошей моделью работы рынка. Но я точно знаю, что национализации, которые имеют место сейчас на разных рынках – это срочные и вынужденные меры; просто потому что другого выбора уже нет.
– Процесс огосударствления российского банкинга – вам это представляется опасным?
– Я думаю, это нормальная ситуация, когда в банковском секторе страны определенная доля принадлежит государству. Так обстоят дела во многих странах. В России доля Сбербанка, ВТБ, Газпромбанка на рынке увеличивается, но при этом есть также явление объединения коммерческих банков. Например, недавнее объединение УРСА-банка и МДМ-банка. Или более скромные по своим масштабам объединения. Несколько десятков банков были поглощены другими российскими банками за последнее время.
– Да, но у нас такая ситуация, что у нас много поглощений, но нет равных объединений. Объединение продемонстрировал только УРСА-банк.
– А это не обязательно должно быть равное объединение. Объединение не всегда проходит на равных условиях, это может быть более крупный банк, который выкупает несколько банков меньшего масштаба, и это нормальная ситуация. В любом случае, думаю, на рынке всегда останется место для коммерческих банков.
– В чем, по вашему мнению, заключается причина того, что именно французские банки являются среди иностранцев лидерами по объему кредитования в России?
– Я не делал такого анализа по стране происхождения – французский, немецкий, испанский... И при этом я не уверен, что подводить под один знаменатель все присутствующие на российском рынке французские банки имеет какой-то смысл. Может быть, лучше обсудить каждый конкретный случай. Потому что в России работают всего четыре французских банка, и это не очень много.
– То есть нельзя говорить о какой-то национальной политике в этом плане?
– Нет. Например, если мы говорим про BNP Paribas, то у нас штаб-квартира в Париже, но более 50% всей банковской выручки группа получает с рынков, которые находятся за пределами Франции. Поэтому в данном случае уместнее поставить вопрос: остаемся ли мы вообще французским банком? Мы определяем себя как европейский банк, потому что банк работает на всей территории Европы во всех направлениях бизнеса, при этом Франция и Италия являются его внутренними рынками розничных банковских услуг. В случае успешного закрытия сделки по присоединению Fortis Bank и BGL к BNP Paribas, данный союз станет лидирующей банковской группой Европы с четырьмя внутренними рынками розничных банковских услуг (Франция, Италия, Бельгия и Люксембург) и совокупной депозитной базой, превышающей 540 миллиардов евро.
– Насколько мне известно, BNP Paribas очень активно работал с нефтяными трейдерами. Это так?
– Да, но это вопрос, который я не могу комментировать, потому что я не отвечаю за это направление бизнеса. Это направление корпоративного и инвестиционного банкинга.
– Мы традиционно говорим с банкирами о том, что происходит с их личными деньгами. Какова ваша личная стратегия в управлении финансами?
– Я, на самом деле, очень осторожен в плане личных финансов.
– Какими основными инструментами вы пользуетесь?
– Это классические депозиты, в евро. Мои личные интересы, конечно, определяются границами Европейского Союза, поэтому вполне естественно, что я храню деньги в евро. И меня не интересуют другие инвестиции, например, в долларах США, даже если вы скажете, что это было бы очень выгодно – моя жизнь связана с Европой.
Я также вкладываю какие-то средства в инвестиционные фонды и инвестиции в промышленные проекты за пределами России и в компании, которые запускаются и хотят найти фондирование: я пытаюсь своими инвестициями как акционер помочь развитию их бизнеса.
– А среднему классу какие-то сегодня вы можете дать советы?
– Пытаться меньше вовлекаться в операции, связанные с акциями, занимать более осторожную, выдержанную позицию, например, открывать срочные вклады, депозиты.
Российским потребителям надо оставлять часть вкладов в рублях, потому что, возможно, конвертация депозитов из рублей в другие валюты произошла слишком стремительно и была чрезмерной. И лично я бы не рекомендовал сегодня делать какие-то рискованные вложения.
– Ну, есть русская традиция: вкладывать в доллары, а потом сидеть и радоваться, что у Америки возможны проблемы ...
– Ну, раз традиция... традиции надо соблюдать, хотя эта явно не очень рациональная.
– Вы говорите, что все инвестируете в евро. Нет каких-либо отступлений от идеи евро? Это вообще нереально для Европы? В Германии недавно был «день возврата», когда в магазинах расплачивались маркой. Вроде, это просто общественная акция, но нет ли тут намека?
– Думаю, создание евро – это был необратимый шаг, и я мало кого знаю во Франции, кто хотел бы вернуться к французскому франку. Если франк принимают в лавочке какого-нибудь городка, то, скорее, в рамках каких-то маркетинговых акций. Я, например, во Франции однажды видел объявление в одном магазинчике: «Расплачивайтесь франками». Я думаю, что мало у кого остались франки, но их до сих пор можно обменять.
Лично у меня их нет, хотя я оставил пару купюр на память.
– А нет на эмоциональном уровне такой... национальной ностальгии о франке?
– Нет. Евро – это очень удобная валюта, особенно для людей, которые много путешествуют, например, как я. И очень хорошо, что Европе ввела единую валюту, которая имеет хождение по всему миру. Например, раньше во всех центральных банках Европы были в основном доллары США, а сейчас и доллары США, и евро.
– То есть евро действительно постепенно занимает место резервной валюты?
– Да
– А вы думаете, возможно создание какой-то единой валюты для стран Азии? Недавно такая идея в очередной раз прозвучала... от любителей ярких идей...
– Это сложный вопрос, я видел много статей в прессе по этому поводу. Дело в том, что введение евро стало завершающим этапом экономической интеграции стран Европейского Союза. Я думаю, что это правильная последовательность развития событий. Говорить о введении единой валюте без формирования единого экономического пространства преждевременно.
– То есть вы имеете в виду, что перед внедрением единой валюты этим странам нужно пройти тот сорокалетний путь, который прошел «Общий рынок»?
– Нет, не обязательно проходить тот же самый путь, но должна произойти определенная гармонизация экономической политики. Должны быть установлены единые нормы по государственным дефицитам, по управлению инфляцией, необходимо, чтобы страны, которые будут использовать единую валюту, руководствовались и едиными экономическими нормами.
– Ну, то есть в любом случае, даже если начать сейчас, то что-то можно создать не раньше, чем через 20-30 лет?
– Сложно так говорить – 10 или 20 или 30 лет, но это точно не проект, который можно осуществить за два года. Это проект, который необходимо реализовывать в более подходящее с экономической точки зрения время, а не в период кризиса, потому что цель создания единой валюты – явно не в том, чтобы бороться с кризисом. Скорее, сначала нужно разобраться с проблемами, связанными с кризисом, а создание единой валюты – это уже более долгосрочная перспектива. Схожая идея – превращение Москвы в один из крупнейших финансовых центров мира. Это долгосрочный проект.
– Как вы оцениваете реакцию российских властей на кризис – ЦБ и правительства?
– Главное, что в данной ситуации есть стойкое ощущение, что в самолете, в котором мы летим, есть пилот. Потом уже, конечно, можно критиковать принимающиеся меры. Кстати, этим занимаются журналисты во всех странах мира, и это, наверное, такая задача у прессы в любой стране. Всегда должны быть противоположные точки зрения... Я лично считаю, что девальвация должна была быть проведена, и она была проведена успешно. Думаю, что сейчас надо переходить к более фундаментальным решениям, в том числе, реформам банковской системы. Нужно снизить ставку рефинансирования Центробанка. Нужно, чтобы деньги циркулировали, чтобы они работали на реальную экономику.
– Радикально снизить?
– Нет, до уровня 8-10%. Посмотрите, какие меры были приняты в США, в Британии или в Европе. Это позволяет деньгам лучше циркулировать и поддерживать экономическую систему. Я считаю, что нужно упрощать нормативно-правовую базу по регистрации изменений в капитале банков: процедура увеличения капитала должна быть более простой и быстрой. Приобретение банков также должно происходить проще. Стоит ввести и безотзывные депозиты – сегодня вкладчик может отозвать свой депозит в любой момент, и это создает определенные трудности в управлении банковской ликвидностью. В большинстве стран мира, если вы открываете депозит на три месяца, то он и останется в банке на три месяца, и вы не сможете забрать деньги раньше. Таким образом, банк сможет использовать эти деньги для кредитования. Это повышает ликвидность в банковском секторе. С другой стороны, я считаю, что должна быть увеличена и сумма гарантированных банковских вкладов. Сегодня это 700 тысяч рублей, но ее можно спокойно увеличить, например, в два раза, и это даст уверенность вкладчикам.
– Почему, как вы думаете, принятие закона о безотзывных вкладах тормозится?
– Не мне, наверное, нужно задавать этот вопрос. Есть люди, которые знают ответ, я так думаю. Это фундаментальные реформы, которые имеют очень большое значение для системы.
– У вас есть ощущение, что все же что-то реально делается?
– Да, конечно. За последние полгода было принято очень много мер. Безусловно, часть из них можно критиковать, но они были приняты. Речь идет о мерах Центробанка, благодаря которым выдавались и беззалоговые кредиты, и кредиты с обеспечением, все это позволило увеличить ликвидность на рынке. Далее – меры по девальвации, по увеличению требований к собственному капиталу, есть движение. Хуже было бы, если бы вообще ничего не предпринималось.
Благодаря мерам, предпринятым Агентством по страхованию вкладов, есть также положительные изменения.
– А ощущение от реакции российских властей на кризис? Оно отличается от реакции европейских? Нет ощущения, что в России больше паники и нет понимания, как же его преодолевать, этот кризис?
– Я не могу сказать, чтобы присутствовали панические настроения. Да, были случаи в регионах. Но я помню, что в июле 2004 года больше ощущалось это состояние паники, чем сейчас. Хотя тогда кризис был намного менее масштабным.
– А вы знакомы с каким-нибудь российским банкиром, который строил бы планы на десятки лет?
– Наверное, пока такого нельзя найти...
– Я имею в виду, что те же Ротшильды, они не станут мыслить категориями пятилетних проектов...
– Да, банкир должен мыслить на 50 лет вперед. Но уровень неопределенности сегодня очень вырос. Можно строить планы на любой мыслимый срок, но весь вопрос в том, насколько вероятно, что эти планы сбудутся. Сегодня, я думаю, что все предприниматели в России или в мире, ориентируются по обстановке и вряд ли стоят планы больше, чем на несколько месяцев. Да, три-четыре месяца. Я очень много примеров привожу, связанных с самолетами, но сегодня у нас явно не голубое небо над головой и горизонт далеко не чист. Мы идем через высокую облачность и сильную турбулентность, в таких условиях сложно вести самолет, и нужно вести его по-другому, что называется, «идти по приборам» и, кстати, иметь для этого очень высокую квалификацию.
– А что интуиция подсказывает все же? Если пытаться посмотреть на два-три года вперед?
– Я остаюсь оптимистом. В трехлетней перспективе, я надеюсь, мы должны выйти из кризиса. Я даже надеюсь, что раньше.
– Немного о личной жизни. Какие увлечения, чем вы живете в обычной жизни?
– Я люблю проводить время с семьей, путешествовать. Много путешествую в последние годы, мне нравится посещать новые места, разные города Европы. Азия мне тоже очень нравится, но лететь туда далеко и сложно организовать поездку, особенно если путешествуешь с маленькими детьми.
Два года назад я был на Байкале, в Бурятии. Это место произвело на меня действительно неизгладимое впечатление. Там есть какая-то особая энергетика, как будто набираешься сил сразу на целый год вперед. И, конечно, там очень красиво. Оттуда я привез настоящую бурятскую шапку, которая нашла достойное место в коллекции необычных вещей в моем кабинете.
– Семья?..
– У меня две дочки, шести и трех лет. С момента рождения они большую часть времени провели в России, а не во Франции.
– Я хотел как раз спросить – будут ли они финансистами?
– Пока рано говорить. Я хочу, чтобы они занимались тем, что им действительно нравится. Если они захотят стать актрисами, пусть будут актрисами, захотят стать врачами – это будет исключительно их выбор.
Finversia.ru
