Константа Гаврилова

Может быть, поэтому первый материал в ней – человека, который никогда не встречался с Андреем Петровичем Гавриловым, – останется лучшим. Главным. Нам, бывшим вечеркинцам, остается отразить кусочки, фрагменты, эпизоды. Может быть, в них удастся разглядеть отражение Андрея Гаврилова.

В июне 1989-го я, студент факультета журналистики Московского университета, приехал на лето в Казань, к родителям. Чтобы время не терять, решил поработать месяца два в местной газете. 1 августа меня ждала ставка в модном на то время московском еженедельнике. Ждал заранее предсказуемый сюжет профессиональной жизни московского журналиста.

Через пару недель после начала практики (в отделе Любови Агеевой) меня вызвал Шеф. После десятиминутного разговора у меня была полная ставка, сдача материалов лично Шефу и – куча заданий. 1 августа позвонил в Москву: ставку не держите, я не вернусь.

И началась другая жизнь. Потом, много лет спустя, вдруг поймал себя на мысли, что, оказывается, работал в других местах гораздо дольше, чем в "ВК". Но почему-то всегда казалось, что два с половиной года в команде Гаврилова – это целая огромная эпоха. Видимо, потому, что "дольше" и "больше" – разные понятия. И еще – Андрей Гаврилов имел власть над временем. Спрессовал его – для себя и для своей команды – в яростный штурм.

Два десятка разных статей на совершенно не связанные между собой темы. Нет ни выходных, ни праздников – задание, печатная машинка, кофе за шкафом Марины Сажиной, пара песен Цоя со старенького магнитофона в фотолаборатории – и все заново. Все задания выполнены - позже Нил Халилович Алкин в шутку называл это "скорописью Карапетяна". Новое задание – дайджест "МН". Материалы передаются с проводниками "Татарстана" – ни факсов, ни электронной почты нет еще и в помине. Все делается на машинке - сегодня невозможно представить тот ритм. Сделано – дайджесты исправно выходят. Новое задание – начать операцию "Трущобы". Почему мне? Потом узнал, что только ответсек Михаил Бирин посвящен в суть гавриловской затеи: ярость слова против трущоб может родить незамыленный этими самыми трущобами взгляд. Лощеный мальчик из Московского университета оказывается в старом казанском дворе. Где в комнате, лишенной даже окна, умерла старушка, два десятка лет ожидавшая переезда…

Материал выходит в "ВК", через пару дней его транслирует Би-би-си. Накал есть, и "Вечерка" продолжает тему, проходя по городу, словно бульдозер. И на стенах появляются надписи "Долой трущобы!".

Это - "Вечерка"…

На летучках "Вечерки" бурлит жизнь. Но – никаких разговоров об ответственности журналиста. Это - как само собой разумеющееся. Гаврилов никогда не говорит высоких слов. Никакого пафоса: "Напиши вот такой материал… Этот материал должен быть квинтэссенцией моральности, демократичности…" Все делается и так "по-гавриловски": мы делаем это не потому, что так хотим, а потому, что так надо. Даже если ошибаемся.

Андрей Гаврилов стал гениальным режиссером газеты. У журналистики появилась сверхзадача: не просто подать информацию, а показать, что она всего лишь факт, а вот ваше отношение к ней - это другой факт. А свобода – это не разность фактов. Это возможность иметь разные отношения к фактам.

…Калейдоскоп. Политика, съезд народного фронта в Риге, бытовые казанские проблемы, театральные рецензии, нелепая (зачем?) статья о новейшей истории Индонезии, обзоры читательских писем, сотрудничество с "Московскими новостями".

На одном из съездов народных депутатов СССР главный редактор "МН" Егор Яковлев в своей неподражаемой манере "бури и натиска" делает предложение:

- Артем, а переходи ко мне в "МН". Москвич, поработавший в провинции, - этот опыт мне интересен…

Секундная пауза. В шаге от меня стоит Андрей Гаврилов, лицо непроницаемое. Знаю, что он ничего не скажет. Без упреков.

- Спасибо, Егор Владимирович, но…

Лицо Шефа меняется:

- Мы уж лучше домой, в "Вечерку"…

Съезды народных депутатов СССР – отдельная строка. Однажды Андрей Петрович с несколькими вечеркинцами посещает мою московскую квартиру. Совсем забыл: у меня в туалете висит его предвыборный плакат – фото и лозунг "Голосуйте за Гаврилова!".

Лицо Шефа опять бесстрастное:

- А это там зачем?

- Чтобы долго не засиживаться…

Это – "Вечерка"…

Блеск и нищета времени – большое и монументальное соседствует с нелепым и случайным. В то время в Союзе существуют лишь три или четыре информационных агентства – ТАСС, АПН, только что созданный "Постфактум". И – мой маленький "Информ-клуб ЭС", только сформированный несколькими сокурсниками с журфака. Информационное агентство в чиновных структурах воспринимается как нечто большое, солидное. Как министерство, например. Право выписывать аккредитацию на съезд получают несколько человек. Горбачев, два спикера палат Верховного Совета – Нишанов и Примаков - и директора информационных агентств. Всех. То есть включая крошечный "Информ-клуб ЭС".

Естественно, такая забавная шутка судьбы упоминается в кругу друзей. Естественно, просьбы:

- Слушай, а дай мне живого Горбачева (вариант – Явлинского, Жириновского и т.д.) посмотреть…

Почему нет?

На следующий день в кулуарах Дворца съездов бродят пять совершенно посторонних и политике, и журналистике личностей. Шеф ругается. А по коридорам Дворца с охраной бродят только немногие избранные – Горбачев, Крючков etc. Мы берем Шефа в кольцо и с каменными лицами ходим за ним по пятам.

Кто-то осторожно трогает за рукав:

- А это кто?..

- Вы что, не знаете, что ли? Это – Гаврилов…

Андрей Петрович никогда не выступал на съезде. Считал, что главная работа депутата – голосовать. Но "неважных" вопросов на съезде для него не было. И еще одно открытие – этот человек вызывает уважение у всех без исключения. Подсознательное, на тактильном уровне. Партийные боссы, гендиры – Гаврилов для всех "Андрей Петрович".

И только после смерти, в воспоминаниях он для кого-то становится "Андрюшей", "Петровичем".

Начало девяностых. В мусорную корзину слетает лозунг объединяющихся пролетариев. "ВК" обретает независимость. Гаврилов переигрывает всех – партию, высокие кабинеты, внутреннюю оппозицию, визгливый горсовет. Газета проводит читательский референдум. Более 34 тысяч писем поступило в редакцию за месяц. Еще 8 тысяч подписей собраны сторонниками независимости "Вечерки" на митингах и предприятиях, на улицах и площадях города. Против независимости "Вечерки" - 42 человека. Остальные - за.

Потом – август 1991-го. Андрей Петрович уверен: бой проигран. Надо ждать ареста. Впоследствии это порождает очередной грязный слушок про Шефа (сколько их рождалось – о водке, о сексуальных ориентациях и т.д., и т.п.): "а правда, что шеф "Вечерки" в дни путча…" А неправда!

Не оправдывайте себя внешним сходством: мы тоже пьем водку, мы тоже не взялись в августе за оружие… На этом сходство с Гавриловым заканчивается…

Он не верил в победу свободы. Он собирался отдать за нее жизнь. И в конце концов – отдал.

Он дает приказ: езжайте к Белому дому. И мы поехали. Это потом стало ясно, что нет никакого подвига и нет никакой гражданской войны, что путч опереточный, что у старых партийцев (в отличие от их наследников) не хватило духу стрелять в людей. Это потом я слышал много раз от очень умных, очень во всем разбирающихся, очень профессиональных людей: "Я тогда уже знал, что…"

А тогда Михаил Бирин (один в огромном, взявшем под козырек перед ГКЧП издательстве) ставит на первую полосу фото Михаила Горбачева. Елена Чернобровкина собирает вечеркинцев и отвозит на площадь размноженные в редакции тексты Ельцина. А там, на площади, какие-то мальчишки стоят с фотографией Горбачева. И приходят националы, и обнимаются и с нами, и с федералистами. И встают вместе.

Это – "Вечерка"…

Потом будут говорить о горбачевской перестройке в уничижительных тонах. И сторонники тоталитаризма, и сторонники нового времени. И о Гаврилове возникнет фраза: наивно поверил в горбачевские идеи.

Да, правильно. В них и сам Горбачев, видимо, наивно поверил. Наивно верить в Свободу, Совесть, Надежду. Именно поэтому так наивны всегда российские поэты.

И еще один "полуупрек". Да, он не был диссидентом, борющимся с властью. Иначе не был бы назначен в тридцать шесть лет редактором газеты горкома. Но лавировать ему не приходилось. Хотя бы уже потому, что он заставлял лавировать других. Так виртуозно, что замечали это только потом, когда шаг был уже сделан, насколько я знаю.

Наверное, найдется куча людей, которые будут говорить про его "эволюцию, нравственные поиски, про выдавливание по капле раба из себя". Это не так. Эволюция политических взглядов - это одно. Честность – другое. У Гаврилова она всегда была константой. Остальное – переменными.

И причина его демократического "прорыва" в перестройке не политическая. Это не он догнал свое время, а время доросло до него. Он был собой не потому, что был демократом, борцом. Он стал демократом и борцом потому, что изначально был очень тонким человеком. С абсолютным музыкальным слухом. В отношении человека.

Казанская журналистика рождена Гавриловым. Именно журналистика, а не тот совдеповский поток кастрированных словес, какой существовал до восьмидесятых. Да, конечно, это рождение состоялось бы и без него. И ныне эта журналистика существует без него. Но если бы не было Андрея Гаврилова, она была бы другая.

Даже "антигавриловская" модель поведения в журналистике - тоже от него, это своего рода реакция на него. Где-то на подсознательном уровне у этой – "антигавриловской" - журналистики прорывается сквозь маску неумного и даже нестильного цинизма истошный визг: "мы тоже существуем, мы есть, мы современные, при чем тут ваш Гаврилов, новые времена пришли…"

Да, новые времена. Времена, которые делают людей. И в которых почти не осталось людей, которые делали времена…

Отсюда – глупость, которую про него повторяли и повторяют: "Андрей Гаврилов вовремя умер". Глупость злобная и беспросветная, даже если говорят ее из самых лучших побуждений.

Это неправда. Он не вовремя умер. Это время начало останавливаться, замирать. А он – никогда не умел ждать…

Высокопарно? Простите. Дальше будет еще высокопарнее.

Помните такую фразу "…И теперь живее все живых"?

Это – Гаврилов…

Наверное, каждый стремится быть больше. И первый естественный рефлекс – объем человека измеряется тем, сколько он взял в этой жизни. Потом приходит другое: объем человека – сколько он отдал.

книга «Андрей Гаврилов. Он был редактором от Бога», Казань, агентство «Информ-клуб ЭС», 2002 год