«Революция сверху» в России
Но ощущение, что «эпоха перемен» случилась впервые в истории, а мы, современники - новое поколение, первопроходцы этой реформы, едва ли это верно. Реформы происходили и прежде, будут, очевидно, и в будущем. Каждая из них, при всей своей неповторимости и оригинальности, в чем-то напоминает предыдущие, ибо существуют объективные исторические закономерности их течения. Перестройка - не исключение в длинном ряду «революций сверху», одновременно похожа и непохожа на прежние российские преобразования. Об этом - книга Натана Эйдельмана «Революции сверху в России». Ее основная тема - реформы Александра II. Но, рассматривая их с позиций нашего времени, невольно ощущаешь, что смотришься в зеркало. В подтверждение этой мысли автор приводит длинную выдержку из письма Николая Серно-Соловьевича императору Александру. Текст его настолько актуален, что нет смысла его комментировать:
«Если правительство не займет своего природного места, то есть не встанет во главе всего умственного движения государства, насильственный переворот неизбежен, потому что все правительственные меры, и либеральные, и крутые, будут обращаться во вред ему, и помочь этому невозможно. Правительству, не стоящему в такую пору во главе умственного движения, нет иного пути, как путь уступок. А при неограниченном правительстве система уступок обнаруживает, что у правительства и народа различные интересы и что правительство начинает чувствовать затруднения. Потому всякая его уступка вызывает со стороны народов новые требования, а каждое требование, естественно, рождает в правительстве желание ограничить или обуздать его. Отсюда ряд беспрерывных колебаний и полумер со стороны правительства и быстро усиливающееся раздражение в публике... Теперь в руках правительства спасти себя и Россию от страшных бед, но это время может быстро пройти. Меры, спасительные теперь, могут сделаться через несколько лет вынужденными и потому бессильными. О восстановлении старого порядка не может быть и речи: он исторически отжил. Вопрос стоит между широкой свободой и рядом потрясений, исход которых неизвестен».
«Революция сверху» в России
Страна вошла в период политического развития, названный перестройкой. И определенная, быть может - большая, часть общества в растерянности: КАК пойдет эта перестройка и ЧТО будет ее результатом?
Но российская история уже знала подобные периоды - периоды реформ. В библиотеках и архивах хранятся материалы, по которым можно узнать их содержание и этапы, есть книги, анализирующие ход тогдашних реформ, победы и поражения их инициаторов. Одна из них - «Революции сверху» в России», последняя книга Натана Эйдельмана, изданная в 1989 году издательством «Книга».
Вольные российские разговоры
На основе исторического материала Эйдельман анализирует общие законы реформ, проблемы отношений реформаторов с народом, возможные варианты развития государства. При этом он не навязывает прямых выводов и не предлагает готовые рекомендации современникам. Британский историк Крейтон заметил, что «читатели впадают в нетерпение от сложности человеческих дел и подходят к истории в том настроении, в каком идут на политический митинг». На этой цитате книгу Эйдельмана могут отложить те, кто спешит соединить день сегодняшний и день вчерашний упрощенными и прямыми параллелями.
И все же они, конечно, существуют, иначе само изучение истории было бы бессмысленным или чисто умозрительным занятием. Как подтверждение этому - другая цитата - Белинского, ставшая эпиграфом к первой части книги: «Мы вопрошаем и допрашиваем прошедшее, чтобы оно объяснило нам наше настоящее и намекнуло о нашем будущем».
Именно эта мысль, очевидно, стала одним из побудительных мотивов в создании книги:
«Мы собираемся представить краткий очерк, разумеется, далеко не всей российской истории, но тех ее разделов, которые относятся к «революциям сверху» и могут помочь разглядеть кое-что новое в сегодняшних и завтрашних обстоятельствах...».
Разумеется, при этом Эйдельман подразумевает и отличие сегодняшнего времени от прошлого, но предлагает сосредоточиться на «типологически сходных» моментах, ибо «в истории каждого народа существует нечто вроде «социальной генетики» - то, что именуется исторической традицией, преемственностью».
Книгу Эйдельмана можно сравнить с российскими «кухонными» разговорами: та же тема, та же вечная попытка проанализировать причины современного состояния общества и его перспективы, «проспрягать» историю в условном наклонении. Эйдельман и сам выходит на это сравнение: «Откровенные российские разговоры - давнее, примечательнейшее явление культуры (недаром так восхищаются иностранцы, время от времени попадающие в орбиту подобных бесед: «У нас все больше о доходах, ценах, вы же - воспаряете духом!»). На протяжении всей книги Эйдельман «раскручивает» исторические факты со всех возможных ракурсов, воспаряет духом. И точно подмечает причину появления «вольных российских бесед» - подневольность той части российской мысли, которая предназначена к публичности, и ее традиционное состояние - эзопов язык. «В печать же проходил (или не проходил) намек - бледная тень, искаженное эхо тех примечательных разговоров». Перестройка, кажется, впервые в российской истории, уничтожила различие этих двух сторон одной медали и сделала возможным свободное изъявление любых мыслей. «Гласность, вторгаясь с 1985 года в наш мир, отодвигает в прошлое, можно сказать, целую литературу, обширную словесность, историю, филологию, философию, построенную целиком или частично на недомолвках, исполненную тем способом, о котором горестно писал Щедрин сто лет назад: «Моя манера писать есть манера рабья. Она состоит в том, что писатель, берясь за перо, не столько озабочен предметом предстоящей работы, сколько обдумыванием способов проведения ее в среду читателей». Именно поэтому на старте гласности гораздо более приспособленную к такому способу общения художественную литературу и в уровне анализа, и в уровне оперативности, и в популярности превзошла публицистика - сначала экономическая и историческая, а затем и политическая. Книга самого Эйдельмана является прекрасным примером подобной исторической публицистики, однако при более пристальном взгляде становится ясно, что ее можно отнести к публицистике политической - той самой, которая появляется либо в подполье, либо в действительно демократическом государстве...
«Из 1980-х - в 1860-е - в 1100-е...»
Итак, революции сверху в России. По первой ассоциации приходит на ум самая большая и результативная - 1860-х годов. Но прежде, чем говорить о ней, автор зовет читателя в глубь веков...
«Из 1980-х в 1860-е - в 1100-е... Стоит ли отправляться столь далеко, неужели корни сегодняшних событий прослеживаются уже в тех веках?
Стоит, стоит... Что такое 700-800 лет? Всего 30-35 поколений. В сущности, совсем немного по сравнению с парой тысяч предков, отделяющих каждого из нас от обезьянолюдей...
15 июня 1215 года... английский король Иоанн Безземельный подписывает Великую хартию вольностей, а спустя 50 лет король Генрих III вынужден присягнуть первому парламенту; Генеральные штаты во Франции, кортесы в Испании, сеймы в Скандинавских странах появляются примерно в одно время... Меж тем в 1211 году во Владимире князь Всеволод тоже созывает собрание разных сословий. Кроме Новгорода, вече функционирует и во многих других центрах Древней Руси. Еще немного... и легко вообразим - Древняя Русь двигается дальше по европейскому пути. Растут города, княжеская власть усиливается одновременно с вече, «парламентами», складывается одно, а может быть, несколько восточнославянских государств, приближающихся по типу развития к Польше, Германии и другим европейским королевствам. Но не сбылось...
Монгольское нашествие, думаем, определило во многом то «азиатское начало», которое обернулось на Руси крепостным правом и лютым самодержавием...
... Еще 8-10 поколений. Завершение объединения ряда западных государств... В Москве - государь всея Руси, в западных столицах - тоже государи «всея Франции, Англии...». У восточно- и западноевропейских правителей 500 лет назад можно найти и ряд других сходных черт: западные короли, набирая силу, вынуждены опираться на сословно-представительские учреждения, ограничивающие абсолютных властителей, но одновременно - поддерживающие, финансирующие. В России XVI и XVII веков - время Земских соборов, где собираются представители сословий и решают разные государственные дела... Похоже, очень похоже. И совсем непохоже. Главное и основное отличие: на Западе куда сильнее, чем на Востоке, - города, промышленность, торговля, буржуазия; а где буржуазность, товарность - там крепнут свободы, местные и городские...
Страна объединилась примерно в то время, что и западные монархии, хотя уровень товарности, буржуазности был в России намного ниже, и при спокойных обстоятельствах, по «западной мерке», ей полагалось бы еще пару столетий набирать буржуазность и только после этого - объединяться. Спокойных обстоятельств, однако, не было: борьба с монгольским, польско-литовским натиском и другими опасными соседями, несомненно, ускорила объединение. Недостаток объединяющей, скрепляющей силы, которую на Западе играло «третье сословие», с лихвой взяло на себя само российское государство; при этом оно примерно во столько же раз было неограниченнее западных, во сколько российская буржуазность уступала европейской.
Вот едва ли не формула самовластья!».
В каждой российской реформе чувствовался недостаток «третьего сословия», среднего класса. И сегодня тоже. Совсем недавно об этом говорили Александр Яковлев и Николай Шмелев за «круглым столом» «Московских новостей»...
А тогда централизация продолжалась. Без среднего класса и местных демократических начал это был единственный способ управления огромными территориями создающейся империи. Иван Грозный оформил метод централизованного управления в специальный аппарат - опричнину.
«В своей недавней работе Д.Н. Альшиц показал бессодержательность наших споров и времени окончания опричнины. Раньше во многих исследованиях и учебниках было принято, что это учреждение существовало с 1565 по 1572-й; потом пришли к выводу, что под другими названиями новая мощная карательная организация продолжала существовать до конца грозного правления, то есть до 1584-го. Историк же показал, что дело не во временной «чрезвычайной» мере; просто за эти годы был создан принципиально новый механизм, с помощью которого можно управлять огромной страной, не поощряя, а наоборот, гася ростки демократии. И если так, то, в широком смысле слова, опричнина не оканчивается ни в XVI, ни даже в XIX веке...».
Действительно, этот же метод брали на вооружение новые правители России, и дело не в названии - «орден меченосцев» или НКВД. Дело в принципе управления, которым на протяжении многих веков так не хотели поступаться.
История продолжается. «В любой системе политический механизм движется в двух направлениях: «снизу вверх» и «сверху вниз», вопрос заключается в том, как эти два течения соотносятся. В России первое было неизмеримо слабее второго. Разумеется, и в Европе делались попытки задавить политическую волю «низов» (закон Эдуарда III от 18 июня 1349 года в Англии, «новый серваж» после Столетней войны во Франции). Но в 1357-1358 годах на континенте вспыхнула Жакерия, а на Британских островах в 1381 году - восстание Уота Тайлера. «Лорды, сеньоры, короли хотя и подавили бунтовщиков, но - «приняли к сведению»: отказались от закрепощения, сосредоточились на денежных оброках, арендах, налогах». А отсюда - прямой путь к саморегулируемому рынку (в экономике) и саморегулируемой демократии (в политике). Сегодня, поворачивая на этот же путь, страна как бы повторяет его на более высоком витке спирали: из крепостничества казарменной экономики вырвались хозрасчетные, акционерные, кооперативные, совместные предприятия, кооперативы и фирмы и... попали в сеть «денежных оброков, аренд, налогов». Но, если верить исторической ретроспективе, это издержки верного пути и он ведет к цивилизованному обществу.
«Достаточно как будто констатировать: Европа пошла так, а мы эдак: наш путь своеобразен, и если у нас было крепостное право и самодержавие - значит, это и есть то, что в театре принято называть «предлагаемыми обстоятельствами», и судить все потом надо только по данным законам, а не по каким-то далеким - французским, английским... России невозможно совсем абстрагироваться от Англии, Франции и прочих стран, ибо с ними придется жить на одной планете. И тут рано или поздно даст себя знать опаснейшее российское отставание...
Отставание могло стать роковым. И то, что Россия сделает вскоре рывок, - признак огромных, дремлющих, «пассионарных» сил. Но то, как она это сделает, несет на себе черты трагического поворота в сторону крепостничества и деспотизма».
Спор Азии с Европой
Начались петровские преобразования. Созданы промышленность и регулярная армия и флот, пробито «окно в Европу», приглашены иностранные специалисты, завязаны международные связи, ведется строительство городов, школ, академий. Но во всех преобразованиях - две традиционные черты.
Во-первых, относительная НЕБУРЖУАЗНОСТЬ. Здесь и российская удаль, нелюбовь к мелочности, скопидомству, отсутствие сравнительно с Западом столь презираемого мещанства, лихость, неприхотливость. И в то же время - бесхозяйственность, нежелание и неумение считать и рассчитывать, очень часто героизм вместо нормальной, скучной повседневности...
Во-вторых, огромная роль государства, СВЕРХЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ. Петр показал, какие огромные возможности добра и зла заложены в этой российской особенности...
Третий урок - люди, слой, на который опирается «революция сверху», - царь и сподвижники. Не понять, кто кого породил: во всяком случае, этот слой искал своего лидера, и лидер искал его. Выходит, еще один урок российской «верхней революции»: люди всегда находятся, реформа сама их открывает и создает, а они - ее...
Следующий урок относится к противникам, и прежде всего - к старинному, бюрократическому аппарату... Борьба с подобным аппаратом, его ликвидация и замена другим - необходимая черта всякой революции. Какие же способы известны истории?».
1. «Торжество демократии над бюрократией вследствие народного взрыва, революция снизу; но петровский случай не тот». Горбачевский - тоже не тот.
2. «Метод запугивания»: выбирается момент ослабления или растерянности аппарата вследствие внешних неудач или внутренних потрясений (в этом смысле стрелецкие бунты и поражение под Нарвой явились таким же фоном преобразований, как позже Крымская или Русско-японская войны)». На 1985 год в этом же ряду: начало экономического кризиса и советские танки, «застрявшие» в Афганистане.
3. «Особым методом давления на бюрократию является обращение главы государства с «верхнего этажа» власти прямо к народу». Этот шаг был предпринят Горбачевым, но - в «половинчатом» варианте: он не сказал самого главного за один раз, предпочтя разделить «главное» на многие свои появления на экране. В результате, к сожалению, его телевыступления не эффективнее новогодних поздравлений.
4. «Способ, к которому прибег Петр... Создание параллельного аппарата». Сначала - потешные полки, затем - перенос столицы в Петербург, коллегии, сенат, синод... В наше время: образован новый законодательный орган - Съезд народных депутатов СССР, новый исполнительный пост - Президент СССР; параллельно с прежним всесильным Политбюро возникает Президентский совет. Разумеется, прямые параллели проводить не приходится, но сходство в методологии, общий «закон» революций сверху просматривается.
История продолжалась. В течение XVIII века Россия - внешне - развивается в русле европейской цивилизации. Но - «друг за другом издаются законы «европейские» и «азиатские»: то, что продвигает технику, науку, культуру, и то, что закрепощает».
«Можно сказать, что петербургская империя была гениально подгоняемой телегой, которая, повинуясь петровскому кнуту, сумела на какое-то время обойти медленно разогревающийся, еще не совершенный западный «паровичок», позже усилиями Уатта, Стефенсона, Фультона он разведет пары.
Таковы дела в экономике. Что же в политике?
На Востоке и на Западе - абсолютные монархии, причем просвещенное правление Екатерины II лучшие европейские философы ставят в пример Людовику XV, Фридриху II, Марии-Терезии и другим правителям». Тогда они еще не нашли иных причин гуманности и просвещенности русских правителей, кроме их личных качеств. Но позже французская писательница Жермена де Сталь бросит фразу: «Правление в России есть самовластие, ограниченное удавкою!».
«Там, на Западе, самовластие давно встречает на своем пути отнюдь не удавку, а сопротивление общества - противодействие парламентов, городских и провинциальных советов, интеллигенции, буржуазии, части дворянства. Екатерина II куда меньше ссорится с российским обществом, потому что общество еще не развито. Ничего, кроме удавки в тех крайних случаях, когда монарх (Петр III, Павел I) переходит известную границу между государством и обществом. Поэтому «плохие французские короли» - признак «хорошего», сильно развитого общества; добродушие же русской императрицы - показатель куда более отсталого общественного уровня»...
Попробуем провести прямую параллель с веком XX. Несомненно, Горбачева сейчас критикуют гораздо больше, чаще, последовательнее и аргументированнее, чем Брежнева, Хрущева, Черненко. Причина - общественный уровень (в отличие от всего остального) с 1985 года быстро прогрессирует, значит, «плохой» Горбачев - показатель развивающейся силы общества (ему сопротивляются парламенты, городские Советы, интеллигенция, часть «дворянства» - номенклатуры).
1801 год. Убит император Павел. На престоле - Александр I. Та же де Сталь утверждает, что иметь такого императора куда лучше, чем конституцию, но Александр отвечает: «Даже если вы правы, я не более чем счастливая случайность». 16 октября того же года он получает от своего бывшего воспитателя Лагарпа «ориентировочный план» реформ.
«Против реформ будет почти все дворянство, чиновничество, большая часть купечества... В результате реформатор, по мнению Лагарпа, может опереться лишь на образованное меньшинство дворян, некоторую часть буржуа, «нескольких литераторов». Силы явно недостаточны, но советник, во-первых, надеется на огромный, традиционный авторитет царского имени, во-вторых, рекомендует Александру как можно энергичнее основывать школы, университеты, распространять грамотность, чтобы в ближайшем будущем опереться на просвещенную молодежь. И Александр I начинает выполнять программу Лагарпа».
Через несколько лет она принесла первые результаты - попытка Сперанского, хоть и неудачная, но все же сыгравшая роль «первой ласточки», которая показала, что власть допускает возможность реформ и даже считает их необходимыми. В наше время эту же роль сыграла «оттепель» Хрущева.
«14 декабря 1825 года в Петербурге произошло первое революционное выступление в России, которое можно отнести к «атаке снизу». Однако и на нем лежал отпечаток предшествующих веков, главных российских особенностей. Небуржуазность - поэтому за дело взялись дворяне. Сверхцентрализация - поэтому использовался длительный российский опыт «революции сверху», хотя по отношению к трону мятежники были снизу».
Томас Джефферсон, 3-й президент Соединенных Штатов, когда-то заметил: мы такая большая страна, что не можем развиваться без местной демократии. В России противовеса центра в виде местной демократии, их равновесия никогда не было, и, быть может, поэтому многие реформы, начинающиеся исключительно в центре, были обречены на провал. Поэтому сейчас (несмотря на все возможные издержки) развитие местных свобод, движений, парламентских структур, несомненно, прогрессивно. Если только центробежность под знаком демократии не превратится в центробежность под знаком национализма.
«Очень часто в российской и советской истории мы встречаемся с существенными переменами, крутыми поворотами, выявляющимися через 20-30 лет: 1801, 1825, 1856-1866, 1881, 1905-1907... В советское время - 1917, 1937, 1956, 1985...
Тут не простой случай - смена правителей. Дистанция длиною в одно поколение - от рождения родителей до рождения детей. Новые поколения, не сразу отменяя старых, - выходят на сцену, «давят», все сильнее выдвигают свои принципы и идеи».
«Оттепель»
«С марта 1855 года начался, как известно, общественный подъем, «эра реформ», которая продлилась 10-15 лет...
Сохранились рассказы современников, что после смерти Николая I А.С. Хомяков радостно поздравлял друзей с новым царем-преобразователем. Друзья сомневались, так как у наследника была в либеральных кругах весьма неважная репутация... Однако славянофильский публицист уверенно защищал свой оптимизм: «В России хорошие и дурные правители чередуются через одного: Петр III плохой, Екатерина II хорошая, Павел I плохой, Александр I хороший, Николай I плохой, этот будет хорошим!»
Не станет серьезно разбирать и критиковать теорию Хомякова и его оценки разных царей; не принимая все это буквально, отметим, что определенный смысл в подобной «социологии» имеется. Политика каждого императорского правительства в той или иной степени заходила в тупик, оказывалась исчерпанной, рождала иллюзию, что недостатки можно исправить другой, противоположной политикой, и тогда следующий царь начинал с мер, более или менее резко отличающихся от стиля предшествующего правления».
Подобная же «социология» наблюдается и в ХХ веке: Ленин хороший, Сталин плохой, Хрущев хороший, Брежнев плохой, Андропов хороший, Черненко плохой, Горбачев хороший. Но, по-видимому, левый поворот Горбачева (хотел он этого или нет) зашел дальше обычной смены галса кораблем советской истории и выводит страну к совершенно новому качеству.
Так же и реформы Александра II переросли очередную корректировку курса и на последующие пятьдесят лет определили развитие России в сторону конституционности, буржуазности и товарности.
1855 год - смерть Николая I, отставка одиозных сановников П. Клейнмихеля и Л. Дубельта; выход первой книги герценовской «Полярной звезды»; постепенное расширение гласности (публицист К. Арсеньев написал: «Граница между дозволенным и недозволенным становится все менее и менее определенной»).
1856-1857 гг. - «знаменательные слова царя о будущей отмене крепостного права»; манифест об окончании Крымской войны; амнистия декабристов; расширение гласности, появление новых газет; открытие Секретного комитета по крестьянскому вопросу; распоряжение о подготовке нового цензурного устава.
1858-1860 гг. - Секретный комитет переименовывается в Главный комитет по крестьянскому делу; император приказывает ускорить работу.
19 февраля 1861 года - «Александр II, часов в одиннадцать, отправляется в кабинет... Царь приказывает отпереть церковь, молиться один, решительно возвращается в кабинет, начинает подписывать «Быть посему, Александр, 1861 года, февраля 19-го».
«Проходя в школах и институтах историю тогдашних реформ, мы их раскладываем по полочкам - сначала крестьянская, потом земская, судебная, военная... Теряется важнейшая закономерность тех, а также последующих российских коренных реформ - их одновременность!»
Одновременно с крестьянской (экономической) проходила цензурная реформа, и это нельзя отнести к числу случайных счастливых совпадений. Известный деятель реформы тверской помещик и публицист А.М. Унковский сформулировал то, что необходимо стране: «Все дело в гласности; в учреждении независимого суда; в ответственности должностных лиц перед судом; в строгом разделении власти и в самоуправлении общества в хозяйственном отношении».
Эти слова и сегодня невозможно отнести только лишь к истории, ибо Унковский сформулировал наиболее важные и объективные законы реформ.
Их одновременность нужна была и для того, чтобы «революция сверху» не превратилась в «революцию снизу». «Высшая власть и пресекала, и в какой-то степени поощряла эту параллельность - ведя дело «сверху», боялась инициативы снизу; и в то же время своеобразным инстинктом она ощущала, что, расширяя гласность, привлекая общественные силы, находится в большей безопасности от собственного аппарата, крепостников, реакционных заговоров». Это репродуцируется и на 80-е годы нашего века. Смена тандема «ускорение и перестройка» на «перестройку и гласность» была не случайна. Начав с преобразований экономики, современные реформаторы очень скоро поняли неотделимость этой области от других сторон жизни общества и необходимость одновременности реформ. Гласность же играла роль гаранта необратимости, невозможности замолчать те или иные перемены или хотя бы тенденцию к переменам, направляла общественное настроение в необходимую сторону.
Вопреки «школьному» стереотипу о том, что главным результатом того периода был Манифест 1861 года, можно сказать, что только после его принятия страна подходит к важнейшему «пакету» реформ, которые, по словам Эйдельмана, «способствовали большему отделению общества от государства». В их числе - земская, университетская и судебная реформы.
История российского земства - первой более или менее последовательной системы местного самоуправления - заслуживает гораздо более глубокого и полного анализа, нежели позволяет размер газетного листа (быть может, скоро появятся научные и популяризаторские работы на эту тему). Отметим только главные моменты. Во-первых, земство, взяв в свои руки просвещение и здравоохранение и подняв их на качественно новый уровень, показало, насколько велики возможности местного самоуправления. Во-вторых, Александр II не решился увенчать эту систему ее логичным продолжением - всероссийским земским собором, парламентом. Сегодня реформа движется обратным путем: сначала создан союзный парламент, затем - республиканские, городские и районные Советы. Союзный парламент уже «определился», местные органы - в пике этого процесса, и это еще раз подтверждает, что анализ земской деятельности был бы сейчас весьма актуален.
«В том же духе действовала и университетская реформа.
Вспоминаю эпизод, как однажды в Казанском университете почтенный историк обратил наше внимание на картину: юного студента Владимира Ульянова прямо в университетском помещении стремятся арестовать полицейские чины. «Мы объясняли товарищам, - шепотом поведал нам ученый, - что картина несколько не соответствует действительности. Владимира Ильича арестовали за пределами университета, так как полиция, согласно тогдашнему уставу, не имела права туда входить; товарищи, однако, сказали, что так будет убедительнее!»
Принятый в результате реформы университетский устав усилил автономию (административную и хозяйственную самостоятельность) университетов, отменил вступительные экзамены, но более строгими сделал выпускные. «Последующие огромные успехи университетской науки доказывают, что это были правильные, прогрессивные, благодетельные меры, заслуживающие не буквального, но творческого возрождения в новых условиях, век спустя!»
Отдельно стоит выделить судебную реформу, начатую в 1857 году специальной комиссией. С 1860 года следственная часть отделена от полицейской, введены определенные правила при аресте, обыске, допросе. С 1864 года действуют новые уставы, сделавшие суд относительно независимым от государства. «Правда, создателям новых судебных уставов не удалось пробить один из важнейших демократических принципов - ответственность должностных лиц и учреждений. Предавать суду чиновников за их противозаконные действия можно было лишь с утвердительного разрешения губернатора; мощная, традиционная российская бюрократия так просто не давала себя в обиду!»
Это одна из тех традиций, которые в октябре 1917-го перешли в «новый мир». И сейчас страна вновь приступает к судебной реформе. Только приступает: весной 1990 года внесены поправки в законодательство, в отдельных случаях предусмотрен суд присяжных. Разумеется, это только полшага, впереди же - основной путь, и его нельзя отнести к второстепенным задачам перестройки. В своей основе любой демократический строй, правовое государство подразумевает декларированный Монтескье принцип разделения властей - законодательной, исполнительной и судебной. По первым двум страна прошла уже значительный путь. Законодательная - сформирован новый тип парламента, формируется система местных Советов. Исполнительная - введен пост Президента страны, Президентский совет; работа Совета Министров и местных исполкомов постепенно ставится под контроль законодателей и становится гласной.
Уроки 1860-х годов могут сегодня пригодиться. Во-первых, тогда существовала высокая оплата судей, гарантирующая не только независимость суда в целом, но и лично судей в отдельности. Во-вторых, развивалась гласность судопроизводства. В 1855 году «было разрешено «во всех повременных изданиях» печатать о том, что происходит в судах.., всем губернским ведомостям разрешались «особые юридические отделы для сообщения стенографических отчетов о ходе судебных заседаний». В наши дни, к сожалению, пресса практически не обращается к судебным процессам и судопроизводство фактически по-прежнему остается в тени.
Еще один урок прошлого касается общественных настроений того времени.
«Направо или налево?»
«Разнообразные течения и противоречия тех лет порождали бесконечные вспышки надежды и уныния; прежде, при постоянно реакционном и консервативном курсе, люди мало обращали внимание на «политические новости», ибо не имели особых надежд. Теперь же, когда надежда появилась, резко возросла общественная чувствительность (как это понятно нам!)». Печать нервно реагировала на каждый поворот влево или вправо как до 19 февраля 1861 года, так и после.
«Размышляя над разными движениями власти влево и вправо, заметим, что эти «галсы» были также в природе вещей: едва ли не буквальностью оказывается метафора, что всякий спуск с горы требует «зигзагов». Преобразования сверху все время корректируются левыми и правыми движениями - иначе произойдет стремительное, катастрофическое падение...
Порою разные галсы производились вполне осознанно, временами - стихийно. Иногда складывалось своеобразное разделение труда между правительственными деятелями: одни для послаблений, другие для укрощений...
Сейчас, век спустя, мы неплохо различаем, что общество преувеличивало разногласия между левыми и правыми сановниками, хотя мы, потомки, уж скорее преуменьшаем, зато, кажется, склонны преувеличивать разноречия наших сегодняшних лидеров, не отличая (не имея возможности отличить!) их действительные споры и разделение политических ролей...».
С 1881 года, когда скончался Александр II, начинается период «мирной контрреволюции». Урезан ряд политических и экономических свобод, «правеют» цензурные и университетские уставы. Но в «главном» отменить реформы никто не в силах, и в начале нового века Столыпин предпринимает новую попытку реформ (развитие фермерства и создание всероссийского земства) уже с достигнутых в прошлом столетии рубежей. «Дайте мне 20 лет, и я преобразую Россию!» Не сбылось. В 1911 году Столыпин убит, и через шесть лет монархия сметена «революцией снизу»...
Эпилог
«Обозревая разные века, внешне совершенно несходные эпохи, мы пытались кратко проанализировать, хотя бы назвать многочисленные уроки, которые дает потомкам российское прошлое...
В России большая доля перемен как революционного, так и контрреволюционного характера идет сверху, от государства, или от сравнительно небольшой группы, стремящейся взять власть, «стать государством». Первопричина - слабость городов, третьего сословия, усиленная монгольским разгромом и другими неблагоприятными факторами. Отсюда - постоянные преувеличенные представления о роли «волевых перемен», быстрой ломки...
«Революция сверху» по самой своей природе соединяет довольно решительную ломку, а также сложное маневрирование, «галсы», нужные для нормального, некатастрофического движения сверху вниз. В то же время недостаток теории, исторического опыта заставляет ГОСУДАРСТВО-РЕВОЛЮЦИЮ пользоваться методом проб и ошибок, определяя наилучшие формы движения».
Поэтому сегодняшние ошибки, неудачи и промедления руководства страны не всегда нужно относить к попыткам повернуть вспять начавшееся движение. Это - неотъемлемая часть любого нового пути, тем более, если он выводит из тоталитарного подвала в общий дом мировой цивилизации.
Столь же наивно пытаться пройти весь этот путь со скоростью «большого скачка».
«Революции сверху», нередко длящиеся 10-20 лет, в течение сравнительно краткого времени приводят к немалым, однако недостаточно гарантированным изменениям. Последующие отливы, «контрреволюции» редко, однако, сводят к нулю предшествующий результат; так что новый подъем начинается уже на ином рубеже, чем предыдущий».
Исторические примеры этого описаны выше - «мирные контрреволюции» Анны Иоанновны, Николая I и Александра III не смогли занавесить пробитое Петром «окно в Европу», сломать сделанное Александром I и Александром II, отменить Манифест 1861 года. То же показывает и советская история: брежневский переворот 1964 года хоть и покончил с «оттепелью», но не мог отменить результаты XX и XXII съездов КПСС. И поэтому пять лет назад новые реформаторы начинали уже не с нуля.
Разумеется, это не означает, что процесс реформ совершенно необратим; необходимы гарантии.
«Наиболее надежная основа под коренными реформами сверху - их постоянное продолжение, расширение, создание более или менее надежных систем ОБРАТНОЙ СВЯЗИ (рынок, гласность, демократия), позволяющих эффективно координировать политику и жизнь...
В случае неудачи, в случае еще 15-20 лет застоя, если дела не будут благоприятствовать «свободному развитию просвещения», страна, думаем, обречена на участь таких «неперестроившихся» держав, как Османская Турция, Австро-Венгрия; обречена на необратимые изменения, после которых, пройдя через полосы кризисов, огромные жертвы, ей все равно придется заводить систему обратной связи - рынок и демократию».
Итак, - рынок, гласность, демократия - формула, кажущаяся произведением сегодняшнего дня, но на самом деле - постоянная историческая реалия, относящаяся во все века ко всем реформам.
