Есть ли жизнь на Марсе?
И разностью этих самых менталитетов долгое время объясняли все непонятки, возникающие между обитателями нашей страны и всем прочим миром.
Меня подобные рассуждения всегда раздражали. Типа "умом Россию не понять, аршином общим не измерить" и т.п. и т.д. Хватит строить из себя марсиан. "Метром мерить надо, метром, как все", - думал я, отмахиваясь от ура-патриотов и искателей "третьего пути". Но все познается на личном опыте. В том числе и то, что разность менталитетов - штука реальная.
Лондон. На пятый день бесконечные кофейни Сохо меня утомили. Я решил последовать традиционной "культурной программе" - отправился в Вестминстерское аббатство. Хожу, смотрю, подскакиваю от неожиданности, увидев под ногами надпись "Здесь похоронен Ллойд Джордж". Ллойд Джордж, как я помню из советских учебников, был, конечно, оппортунист и вообще "выразитель интересов враждебных элементов", но вот эту милую британскую привычку ходить по могильным плитам русский человек принять никак не может. Вдруг слышу - неподалеку оживленно спорит русская парочка.
У русских, оказавшихся за границей, с советских времен осталось потрясающее качество: они почему-то всегда полагают, что из русских они здесь одни такие. Ну не может менталитет соотечественника принять столь простую мысль, что помимо него еще кого-то "выпустили". То есть умом все понимает, а душой - не верит...
Гляжу, дамочка тычет в мою сторону:
- Сереж, смотри, вон у молодого человека в черном на куртке что-то блестит. Наверное, он смотритель местный. Давай спросим, можно тут снимать на камеру или нет...
На куртке у меня блестел какой-то значок, к Вестминстеру отношения не имевший. Но парочка уже спешит ко мне.
- Да можно-можно, снимайте, - машу им рукой, едва они открыли рот. Ожидая, естественно, что ребята признают "своего". Не тут-то было.
- Ой, да вы по-русски говорите! - восхищается дамочка. - Сереж, смотри, он по-русски говорит.
- Наверное, Маш, они тут держат смотрителей, которые на всех основных языках говорят, - догадывается умный Сережа. - Чтоб с туристами объясняться. Вот это уровень, Запад...
Он цокает языком и с моего великодушного разрешения начинает крутить свою видеомыльницу. А его спутница продолжает восхищаться подготовкой вестминстерских смотрителей:
- Ой, как вы хорошо по-русски говорите. Знаете, прям почти без акцента.
- Спасибо, - несколько обиженно отвечаю я. - Мне никогда и не говорили, что есть какой-то акцент
- Ну, акцент есть, конечно, - снисходительно констатирует Маша. - Но почти незаметно, только русский может заметить... Вы давно научились по-русски говорить?
- Да в общем-то с раннего детства, - говорю я чистую правду.
- Ух ты! С детства учили?! Вот это уровень, Запад...
Не знаю, сколько времени я поднимал бы в глазах Маши и Сережи "уровень Запада". Но в этот момент краем глаза я заметил, что к нам направляется настоящий служитель аббатства. Русский язык с детства он явно не учил, но уж табличку на входе, на которой красной линией перечеркнута видеокамера, точно знает. И я предпочел исчезнуть...
Буквально через неделю я был в Казани. Рассказываю коллегам о том, как узок взгляд "русского человека на рандеву", о том, какие наши соотечественники закоснелые, никак не могут нормально продрать глаза и смотреть на мир с пониманием, что не все вписывается в их представления о жизни... А на следующий день приезжают французские телевизионщики с "Антенн-2". Их трое: режиссер Бертран, настоящий гасконец, земляк д’Артаньяна, здоровый и курчавый, как итальянец, оператор Жан и Магали - продюсер. Хотят снимать фильм о жизни на Волге. И просят меня поработать их "локаль-менеджером" - этакая смесь метрдотеля с ассистентом режиссера из числа местного населения.
Первое, что захотели французские коллеги, - это увидеть Волгу. Поехали, приехали. Выходим. Французы внимательно оглядели заснеженное пространство. Побродили меж торосов, прихватывая руками разлетавшиеся от ветра воротники. Что-то поснимали минуты две и направились в "уазик". Мимолетность съемки меня несколько удивила, но – "им виднее". Пожал плечами, и мы отправились обратно в Казань.
На полпути французы начинают нервничать. Оглядываются, перешептываются. И наконец Бертран с непонятной обидой в голосе поворачивается ко мне:
- Ян, мы здесь уже проезжали...
- Естественно, проезжали, - отвечаю я на изящной смеси ломаного французского с образцовым нижегородским. - Мы же обратно возвращаемся той же дорогой.
- Как - обратно?! А Вольга?! Мы же должен снимать Вольга! Мы не можем терять время, в Европе время стоит деньги, немедленно назад!..
Водитель прижимается к обочине и ставит машину на ручник. В глазах у него - грустное сочувствие. И выражение мечтательное, как у селянки из фильма "Формула любви": "Дядя Степан, пожалел бы ты их, убогих".
- А вы что только что снимали? - уже с раздражением спрашиваю я.
- Снежный русский поле. Очень красиво! Но нам больше нужно снимать Вольга...
- Это! И! Была! Волга! - четко по слогам проговариваю я.
Французы в шоке. Они не верят. Они полагают, что я им морочу голову. Они кричат, что Волга - это река, а не поле под снегом. Плывут пароходы, бурлаки тянут барки, а "волны бьются о борт корабля".
Я уже на взводе и кричу в ответ:
- В феврале у нас волны никуда не бьются! Они замерзают! Это было не поле, это и была Волга! Подо льдом! Вы по ней ходили! Вы ее снимали - целых две минуты!
На лицах моих французских друзей – "очень печально". И вид - как у арьергарда маршала Нея под Березиной.
И я смягчаю свой "наезд":
- А какой дурак вам посоветовал снимать русскую реку зимой?
Бертран старательно избегает встречаться взглядом с соотечественниками:
- Это была моя идея. Летом тут, наверное, курорты, яхты, плавучие бары... Хотелось снять настоящую жизнь...
- Ну, тогда вы попали в точку! - мстительно заключаю я и поворачиваюсь к шоферу: - Давай-ка, Фархад, домой...
Мы говорим на разных языках. Окончательно я убедился в этом опять "у них". Мы с женой в Париже. Моего французского вполне хватает на рестораны, музеи и ночного портье. Пока в одной изощренной ресторации мы не рискнули заказать некое сложное блюдо. Причем нужно было не только назвать его, но и обсудить с официантом способ приготовления.
Официант тараторит со скоростью, доступной только французам и "запорожцам", у которых "троит" движок. Я перестаю что-либо понимать, начинаю нервничать, и мой на ладан дышащий французский окончательно выходит из строя.
Официант потеет от напряга, но ничего не получается. Наконец он решается на обходной маневр.
- Дую ю спик инглиш? - вопрошает он.
- Non.
- Шпрехен зи дойч?
- Non.
- Сеньор парлара итальяно?
- Фигушки.
- Эспаньоль?
- No pasaran!
Жена надо мной хохочет. "Черт возьми! - думаю я. - Какой-то затрапезный официант сажает меня в большую лингвистическую жо... лужу". И я бросаюсь в контратаку:
- Вы говорите по-русски?
- Non.
- Пан разумеет по-польски?
- Non.
- Сумео о свенска? - осторожно интересуюсь я, опасаясь, что этот черт французский говорит по-шведски.
- Non, - официант смотрит на меня с уважением и интересом. И выдает резюме: - Месье с Востока...
- Oui, я из России.
- А на каком НОРМАЛЬНОМ языке говорит месье?
- Как - на каком?! Я говорю по-французски.
- O! Non!!!
Жена от смеха сползает со стула. Я в раздражении поворачиваюсь к ней:
- А ты чего хохочешь? Думаешь, это мы языков не знаем? Нет, это просто... разность менталитетов...
журнал «Профиль» (Москва), 20 ноября 2006 года
