...Никого, никого не забудь

Конечно, мы все уникально-индивидуальны, все - по отдельности, но вместе - город. Нечто большее, чем соседство зданий и сточных труб. Социум, протоплазма, соединяющая индивидуумы. Может - с перебором.

Один казанский журналист то ли за рюмкой чая, то ли за чашкой водки как-то в проброс сказал: "Наша беда в том, что мы - слипшееся общество. А наш город - особенно"...

Слипся комок. И когда из него уходят люди, протоплазма схлопывается с чавкающим звуком. Вакуума как бы и не возникает... Есть сейчас такое модное словечко - "как бы".

Люди как бы выпадают. А город живет дальше. Что потеряно?

Черт его знает: до рубрики "Смотрите, кто ушел" руки не дошли. И она присутствовала только в самом кратком виде. В виде некрологов. А там ушедшим живыми не место.

Что поделывает казанский экс-прокурор Антонов?

Что играет в жарком неподеленном Севастополе казанская актриса Людмила Кара-Гяур?

Чем занят в скучном Брюсселе бывший спикер, бывший вице-президент, бывший казанец Василий Лихачев?..

А еще был в Казани поэт - Николай Беляев. Писал стихи, издавался, переводил татарских коллег, преподавал в университете.

И вдруг:

- Слыхали, Коля Беляев уехал!
- Куда?!
- Куда-то в деревню. Бросил все в одночасье, квартиру на дом поменял...
- Ясно, сожрали мужика...

Николай Николаевич Беляев покинул Казань в 1992 году. Вместе с женой - искусствоведом казанского музея ИЗО Вилорой Чернышевой. И с детьми. И навсегда.

* * *

"Я выпрыгнул из поезда,
летящего во мрак.
Вслед - крик, и вроде - горестный:
- Куда ты? Вот дурак!
Я выпрыгнул из поезда,
лечу над полотном,
лечу, смеюсь бессовестно:
- Поговорим потом!..
Я сам собою вычеркнут
из списков, картотек,
из рассуждений вычурных...
Лечу - сквозь ночь и снег.
Лечу над замороченной,
измученной тщетой,
трудами сверхурочными,
чистейшею, святой...
Над нищею, оболганной,
запетой, пропитой,
с отравленною Волгою,
с чернобыльской бедой...
Я - выпрыгнул из поезда,
но не в родной кювет.
Я выпрыгнул из поезда
в свой юношеский бред:
туда, где люди дружбою
и добротой сильны,
улыбка - их оружие -
видна и со спины...
Лечу в края нездешние,
где свет и цвет - другой,
в черемухово-вешние,
безгрешные - в покой,
который поколениям
лишь снится по весне...
Лечу я тем не менее,
сквозь ветер - не во сне!
И леденею медленно,
и все же - до конца! -
лечу - куда? - неведомо,
сдирая лед с лица.

(10-20 января 1997)

... Искал дом в деревне. Друзья стали подбирать варианты, предлагали от Подмосковья до Томской области. Для геолога Беляева, исшагавшего километры тайги, - не слишком-то и экзотично. Но все же новым адресом стала деревня Ворша во Владимирской области. Прямо на автомобильной дороге Казань - Москва. Или Москва - Казань. Будто движение продолжается...

Вытянулась деревня Ворша вдоль трассы. Как и положено российским деревням, которым повезло притулиться у асфальта. И подсматривает с завистью из-под застиранных занавесок на проносящиеся мимо авто. И лишь изредка пара несуетливых володимирских гаишников, спрятавшись за мостом, снимает дань с самых ретивых, не желающих хоть легким нажатием на тормоз уважить: все же населенный пункт.

... Дом Беляевых стоит в стороне, на низком берегу речушки Ворша, которая перестает напоминать ручей только в весенний паводок.

Метров триста от трассы. Всего триста метров в сторону; для проезжающих - пикник на обочине.

Впрочем, нам не до обочин, мы не присматриваемся к кюветам. На трассе почему-то всегда опаздываешь...

Кто-то когда-то сказал: тот не опаздывает, кто никогда не спешит.

(Бутылке, найденной в кювете)

Мартини! Сказка юности моей!
Налейте мне, Ремарк, Хемингуэй,
продегустируем - каков он, тайный жар
в волшебном вашем, золотом напитке!
Читаю: ВЕРМУТ БЕЛЫЙ... Вот удар!
Ну, это - было... Иногда - в избытке!

(21 ноября 1997)

Летаем по трассе по своим надобностям. Казань - Москва, Москва - Казань. Там дела, там кипит. Остальное - пейзаж за автомобильным стеклом...

Пейзаж унылый. Пять метров от асфальта - развороченные черные хлюпающие дороги. Кочки. Широченное серое небо, понизу исчерченное ветками деревьев. Речка, зараза, нижние дома подтопляет. Российский пейзажик...

Посредине деревни - храм. Примета Владимирской области - большой, просторный. Несоразмерный с населенным пунктом.

* * *

Посредине деревни -
белый храм для души.
И седые деревья -
чудо как хороши!
Как застывшие взрывы
белизны, чистоты -
необъятные ивы,
вдруг - белей бересты.
Кристаллически-ясный,
потаенно-живой,
неизменно прекрасный
образ жизни самой.
Как на каждой ладони -
ветви линий судьбы,
то, о чем и не помним,
зная власть суеты.
Но приходит мгновенье,
просветляется взгляд,
и весь мир - откровенье,
как полвека назад.

(февраль 1995)

В свой нынешний дом Николай Беляев приехал по объявлению. Жила здесь татарская семья, мечтающая перебраться в Казань. Посмотрели подворье, выпили с хозяином, закусили, поговорили. И - по рукам.

Родственные души оказались - оба хотели найти родину. Что-то обоим было не так, неправильно...

* * *

Казань, обмелевшая лужица
куда-то в века отхлынувшей Азии.
Сто мечетей без минаретов.
Обезглавленный храм в кремле.
Читаю историю.
Создан театр.
Сгорел. Отстроен.
Опять пылает...
Читаю доски.
Великие люди
здесь бывали проездом.
Читаю вывески.
Золотом, золотом,
не по-русски, не по-татарски:
"ПЕДАГОГИЯ ИНСТИТУТЫ"
или и вовсе:
"РАДИОТРАНСЛЯЦИЯ УЗЕЛЫ"

(1974)

Четверть века минуло. Мечети опять с минаретами и храм в Кремле восстановлен, и мечеть-символ отстроена. То же и в Ворше: прежде-то белый храм был совхозным складом.

Все теперь как надо?..

* * *

...И настал для храма светлый день.
Побелили, крест - позолотили,
тонкую затеплили свечу...
А грехов своих не оплатили
и на грош.
Silentium.
Молчу.

(1996)

В Воршу назначенный священник (молодой, ездит на "девятке") забросил Беляевым кипу "за Россию радеющих" газеток.

- Черносотенный такой поп оказался, злой... Иногда приезжает из Собинки другой - старший, так сказать, по району. Этот - и поговорить по душам, и выпить в меру дозволенного. Вместе песни Высоцкого распеваем...

... Жене Беляев сказал: здесь будем жить.

- Отец мой - костромской, родня - ивановская да ярославская. "Золотое кольцо" - все мое...

* * *

Мы не птицы, но закон гнездовья
в нас живет, как тайная струна.
Знал отец певучее присловье:
"Кострома, родима сторона..."
Я не раз слыхал погудку эту,
на нее откликнуться готов.
До Камчатки век по белу свету
разбросал родню и земляков.
Носит нас судьба, как очумелых,
безоглядных, легких на подъем.
Нам ли вычислять - в каких пределах
что мы потеряем, что - найдем...

(1990)

... Хозяйство у Беляевых нехитрое. Огород - картошка, мелочь всякая зеленая. Лук искусствовед Чернышева выращивать так не научилась, говорит, с ним сложней всего. Зато вокруг - грибов бывает прорва, особенно черных груздей, для засола. Плюс - живность. Несъедобная - собака на цепи (злая: увидела незнакомых - кинулась, бренча железными кольцами). Съедобная - кролики, куры. Петух был, да начал хозяевам синяки наставлять. Погиб по семейному приговору в супе. Яйца теперь диетические, но появляются исправно: по утру - две штуки.

* * *

Крольчата, двухнедельные комочки...
Глаза на днях открылись, ушки - тоже
расправились, отклеились от спинки
и чутко реагируют на звук.
И вся братва уже покрылась шерсткой,
один - светлей, другой - темнее прочих,
все начинают освоенье мира,
по клетке путешествуют уже,
вынюхивая повкусней травинку,
жуют микроскопическими зубками...
А главное - сидит пружинка в каждом,
заложенная, видимо, Природой:
лежит крольчонок,
клевера трилистник
посасывает...
Вдруг пружинка - щелк! -
его подбрасывает вверх,
на всякий случай:
- Не спи, малыш,
живи, дерзай, расти!

(19 июня 1997)

Посередине беляевской кухни - кресло, вырезанное хозяином дома из пня. Эксклюзив. Впрочем, главная гордость Николая Николаевича - на столе в спальне-кабинете. Нечто, тоже из дерева. С виду похоже на скворечник, подключенный проводами к монитору. У скворечника открывается дверца на щеколде и виден дисковод и прочая компьютерная начинка. 286-й процессор, но хозяину вполне хватает.

Поэт стучит по клавишам.

- Я теперь себе виртуальные книжки делаю. Принтер бы еще какой списанный - делал бы реальные. Тиражом экземпляров в пять...

Скворечник-компьютер - изобретение сына.

* * *

"- Другая движется на нас
цивилизация,
с другими,
необъяснимыми подчас,
чужими, слишком дорогими
игрушками
не для души..."
Скулим и ноем.
Дитя компьютер потрошит:
- Ништяк! Освоим...

(1995-1996)

Сын Беляевых Антон сейчас в Нижнекамске. Дочь Катерина несколько месяцев как работает в Москве, у знакомых. Приезжают...

А кролики Беляевых недавно все померзли. Холодная зима выдалась, да тут еще местное начальство стало дома перестраивать на газовое отопление. Теперь у Беляевых во всех комнатах - батареи как в городе и все просто - только вентиль повернуть. Но перед этим была эпопея. Газовое отопление оказалось штукой дорогой, еле наскребли. Бюджетникам сельское начальство дало льготы, только к местным врачам или учителям бывшего университетского преподавателя Николая Беляева не приравняли.

С отоплением управились только за год. Поэтому зимой, пока не подключили, дом промерзал напрочь. Жили на кухне, отапливали ее, по очереди дежуря у сомнительной капризной печки.

* * *

Вьюга, вьюга гудит над страною,
ничего не видать, хоть убей!
Но - чирикнул за теплой трубою,
подал голос дружок-воробей.
И полоска во мгле просветлела.
Значит - будет и нынче рассвет.
И пора приниматься за дело,
даже если в нем надобы нет.
Как бы зимняя вьюга ни выла,
не хандри, не робей, воробей!
Как бы сердце твое ни щемило,
никогда ни о чем не жалей!
Может, все же случится удача -
доживем до весеннего дня,
и забудешь, как, голову пряча,
замерзал, никого не виня.
Чтобы печь и труба не остыли,
я дровишек подкинуть могу.
Слава Богу, с дровами в России
выжить можно в любую пургу.
Только знай, не ленись, запасайся,
чтобы милых своих обогреть.
Прочь унынье! Пора. Поднимайся.
Кое-что еще можно успеть.

(1996)

Поэт, дежуривший у печки, успел многое. Николая Беляева издают москвичи, владимирцы. И журналы. Конечно, не модные. А те, которых осталось совсем чуть-чуть, - литературные. Такие как бывали раньше. Такой делает в Казани Юрий Балашов. Стихи Беляева появлялись на его страницах. Такой же издает в Красноярске давний друг Беляева - Роман Солнцев. Он же выпустил в прошлом году маленьким тиражом в 300 экземпляров последний сборник Николая Беляева - "Голоса расстояний".

* * *

Вперед, стихи! -
из книжек записных,
из книг, тетрадок -
докажите людям,
что мы живыми были, есть и будем!
Довольно на скамейках запасных
отсиживаться...
Раз идет игра
и счет неясен,
значит, вам - пора!
Вперед, смелей - как с кончика пера!
Ведь речь идет о Жизни, не о смерти.
А смерть - она у всех была, поверьте,
всю ночь дежурила над каждым до утра,
ко всем равно безжалостна, черна,
слепа, глуха...
Я знал ее. ВЧЕРА.

(13 ноября 1997)

Года три назад у Николая Беляева начало "сердечко пошаливать". Под некоторыми стихами появилась подпись - "Собинская райбольница".

* * *

В. Ч.
И лучшая из лучших дочерей
татарского народа
мне однажды
глаза закроет,
сдерживая слезы
и в тонких пальцах комкая платок.
Как горько будет это расставанье!
Навеки? Или все-таки на время?
До встречи там, за темнотой и болью,
где мы опять друг друга обретем.

(7 июля 1996)

Но - минуло:

- Прошел период прощальных мотивов...

И - знаменитая на всю Казань беляевская улыбка, та, что "видна со спины".

* * *

Жил-был я.
Мне было двадцать лет.
Улыбался я...
А случай - странный:
в зеркало взглянул,
там - старый дед,
весь в морщинах,
и беззуб и сед,
смотрит с болью
темной, окаянной...
Неужели этот призрак - я?
Подменили, может, подшутили?
Где улыбка прежняя моя?
Ладно, свет в деревне отключили.
В темноте-то я -
конечно - я! -
молодой, улыбчивый, не хлипкий...
Хватит врать!
Видать и без огня -
что осталось от твоей улыбки.

(20 ноября 1997)

Друзья Беляевых, узнав о том, что триста метров в сторону от трассы все ж таки преодолены, задают один и тот же вопрос:

- Чем живут?..

Голосами расстояний...

А самим Беляевым был другой вопрос - украдкой, за столом с хрустящими огурчиками и обжигающей картошкой:

- Не жалеете?

- Нет.

* * *

Отчего-то припомнилась саратовская толкучка,
сорок пятый, веселый год.
Сквозь шум базара - жалейка, дудочка,
свиристелочка мне поет...
- Дед, торгуешь? Продай жалейку!
Сквозь тростинку поет душа:
- Я бы отдал, чего жалеть-то,
да ведь чудо как хороша...
Может, новая - не получится,
запоет не о том, не так...
И не каждый на ней научится.
Да и прибыли - на пятак!
Будь что будет - не съест старуха-то,
ну, маленечко пошерстит...
Я играю, кто хочет - слухайте,
кому некогда - Бог простит!..

1970 (1997)

Друзья в Воршу заглядывают... И к дому "дяди Коли" воршинским ребятам приходится показывать дорогу.

Да к тому же помимо компьютера в скворечнике есть у Беляевых еще один технический сюрприз - телефон.

Телефон в русской деревне (кроме Барвихи, конечно) - это восьмое чудо света. Ворше повезло: укрупняли ее узбекские строители - своего рода была шефская помощь в благодарность за возрожденный из руин Ташкент. Заодно и телефонизировали, присоединив проводами к райцентру.

Впрочем, телефон иногда и не обязателен:

- Если едете Казань - Москва - заезжайте без звонка. Мы - всегда дома...

* * *

... Мир усложняется. Пространство ждет решений.
Переплетенья веток и корней,
траншей и теплотрасс, березовых аллей,
дорог, столбов, заборов, тополей
осмыслить не берется только гений.
А посему - не хмурь бровей, налей
ему шампанского... А мне - кордиамину
пятнадцать капель. Будет веселей
косить траву для кроликов на зиму.
... Мир усложняется. И все-таки - приемлю
тебя, земная жизнь! Пусть вены на руке
узлами вяжутся - я жив еще покуда
и жду гостей, и слышу, как шмели
гудят в смородине. И нет родней земли,
чем это летнее запущенное чудо!

(12 июня 1997)

Хорошая формула - "всегда дома".

Можно ли эмигрировать домой?

* * *

Не праздный йог, не фокусник, не маг,
старик, кормящийся клочком своей землицы -
ужели это я? - средь сельских бедолаг -
чужая, странная, потрепанная птица...
Работал я в тайге, в степях, в горах,
любил дороги, будни экспедиций,
писал стихи взахлеб и впопыхах,
печатал их в Казани и в столице.
А что в итоге? Как у всех бродяг,
тоска по родине - сильней, чем в пояснице
глухая боль... Поэты этот факт
воспели, лучшие отдав ему страницы.
Но тех страниц никто здесь не читал.
Здесь пашут, пьют, поскольку надо выжить.
Усталость проникает и в металл.
А жизнь - куда сложнее наших книжек.
Мне были братьями татарин и казах.
Когда все начали считаться и делиться
и неприязни искры вспыхнули в глазах,
домой, на родину решил я возвратиться.
Поскольку нет на свете тяжелей
греха, чем смертный грех братоубийства.
А тут повылезло на свет из всех щелей
такое злобно-ядовитое витийство...
Казалось, что отравлен воздух сам,
пропитан визгом бешеных амбиций.
И я покинул суверенную Казань,
больной, любимый город, улицы и лица.
Теперь живу в деревне русской - факт,
от коего уже не отвертеться.
Все рядом - и Владимир, и Москва.
Болит, Чечней измученное, сердце.

(декабрь 1996)

Это тоже - "Голоса расстояний". Именно расстояний, а не территорий. Вандея - это не территория, а состояние душ.

* * *

"Казань-город на костях стоит,
Казанка-речка - кровава течет..."
- Не ходи за мост, за мостом - беда,
за мостом - татарская слобода...
Русский, я вырос за тем мостом,
и не жалел никогда о том.
Добрый татарин был добрым. А злой -
видно, контужен был страшной войной.
И виноваты фашисты, враги
в том, что вернулся Ахмет без ноги.
Тот, что гармошку-бишпланку терзал,
пел, и, стуча деревяшкой, плясал.
В память мою, как в подтаявший снег,
та деревяшка впечатала след.
Вздох, подытоживший песню и смех:
- Поровну горя хватило на всех...

(1975-1997)

Казань осталась позади, а все же есть в беляевском "скворечнике" директория "Казанская тетрадь". И даты там - не только прежние...

* * *

(Памяти казанцев - Бориса Михайловича Козырева и Бориса Лукича Лаптева)
Деревня, хлынувшая в город, растворила
его в себе. И от культуры городской,
хотя бы той, официальной, разрешенной,
дистиллированной - остался только пшик,
отдельные молекулы в растворе,
а то и атомы:
два-три интеллигента
на миллионный город,
чаще - физики
и математики -
в профессорских сединах
и странно: с родниковыми глазами
мальчишек любопытных...

(1996)

Еще могла бы появиться в "скворечнике" директория - "Африканская тетрадь". Нет такой, хотя иногда и пишет Николай Беляев, скажем - про Африку...

* * *

Своим вождям внимая (скажем - африканским!),
безмолвствует (но - думает!) народ:
"Ужели власть - извечно - чем-то ханским,
а то и хамским, самозванским отдает..."

(1965-1997)

* * *

Ахматова считала, что Восток
не знает юмора. Боюсь, что слишком строг
был приговор ее. Свой юмор на Востоке,
но шуточки - и там, и тут - жестоки...

(1997)

... Хорошая формула - "всегда дома".

Можно ли эмигрировать домой?

Наверное, это только в России возможно. Внутренняя эмиграция.

* * *

Обидно уходить, не дорасслышав стих,
из сладостей земных отведав только жмых.
Обидней - умереть задолго до рожденья,
но жить еще сто лет среди чужих - живых...

* * *

Когда заявится беда: - А вот и я! -
Не унижайся до проклятий и нытья.
Какой бы черной ни казалась полночь,
она светлее, чем вода небытия.

(5 февраля 1997)

Странно, поэты воспевают соловьев и шум дубрав. А большую часть года наши пейзажи - облезлые голые ветки и на них что-то черное и взъерошенное - то ли вороны, то ли грачи - кашляют гулкими голосами. Первые полчаса - даже романтично, а вот как это выдержать недели, месяцы, годы? Не знаю, еще не пробовал...

И только воздух - кристально-прозрачный, как в книжках...

* * *

Казань, двуязыкая память
о битвах, набегах, погромах.
Город раздельных кладбищ
и общих братских могил.
Город студентов,
знающих,
что параллельные - сходятся.
Город, в котором так неожиданно,
неповторимо переплелись
хитроватый прищур Моллы Насретдина,
беспробудная мудрость Омара Хайяма,
лень Емели и огненный бунт Емельяна,
изощренная вязь изразцов,
толкований стихов из Корана,
спор Христа с Инквизитором
в бездне поэмы Ивана,
и почти карнавальная маска кретина -
славянина Йозефа Швейка...
Божья Матерь Казанская,
всем прозвучи, как жалейка,
всем - заступницей будь,
всех - пойми и наставь,
никого, никого не забудь!

Газета «Новая Вечерка» (Казань), 22 апреля 1999 года